Около 10 лет тому назад мне довелось по заданию редакции городской газеты, в которой я тогда работал, встретиться с одним из Героев Советского Союза. Удостоен этого звания он был не после войны по «совокупности подвигов» (как некоторые советские военачальники), а за вполне конкретный бой в ходе форсирования Днепра в 1943 году. Переправившись через Днепр, расчет его противотанковой пушки, прижатый к реке, отбил несколько яростных контратак противника, сумев удержать захваченный пятачок земли. Герой-сержант – в мирной жизни обыкновенный русский колхозник - тыча заскорузлым пальцем в циферблат часов, врученных облвоенкоматом по случаю 50-летия Победы, сказал мне тогда: «А вот его мы не любили. Ох, не любили! Не берег он солдата». На циферблате юбилейных «Командирских» был изображен портрет четырежды Героя Советского Союза маршала Георгия Константиновича Жукова.
Слова ветерана оказались совершенно «не в дугу» с тем, что в России принято говорить и писать о прославленном полководце. Например, доктор исторических наук генерал Махмут Гареев в одном из своих трудов пишет: «Жуков на протяжении всей своей военной службы исповедовал принцип максимально возможного сбережения людей, достижения победы с минимальными потерями. Георгий Константинович не просто голословно провозглашал требования о сбережении людей. Он своим самоотверженным требовательным отношением к себе лично и боевой подготовке войск, тщательной подготовкой командиров, штабов и войск к каждой операции, предостерегая от оплошностей, настойчиво добивался, насколько это было возможно, наиболее целесообразных решений – и всем этим уже закладывал основы для успешного выполнения боевых задач и сокращения потерь в людях и технике».
Так кто же прав – простой солдат или генерал, тоже прошедший ту страшную войну, но офицером? Может быть, кто-то из них слукавил? Можно ли дать на эти вопросы однозначный ответ?
Обратим внимание на то, что мудрый генерал-историк говорит о «максимально возможном сбережении людей» и «сокращении потерь в технике» благодаря гению Георгия Константиновича, но – «насколько это было возможно». То есть в любом случае наши потери должны рассматриваться как минимальные в сложившихся условиях. Вот давайте и посмотрим, что это были за «минимальные» потери.
Так вот, во время Великой Отечественной войны, согласно лишь недавно рассекреченным официальным сведениям Министерства обороны СССР (РФ), безвозвратные людские потери советских вооруженных сил составили 11,4 млн. человек (включая 135 тыс. расстрелянных по приговорам военных трибуналов – это 10 дивизий!). За вычетом же вернувшихся после войны из немецкого плена, а также вновь призванных в Красную армию на освобожденной территории лиц, ранее считавшихся пропавшими без вести, это количество уменьшается до показателя так называемых демографических потерь вооруженных сил - 8,7 млн.
Однако по не признанным официальными расчетам ученых бывшего Института теории и истории социализма при ЦК КПСС, обнародованным доктором исторических наук Андреем Мерцаловым, потери советских войск оцениваются примерно в 14 млн. человек, в то время как потери вермахта и прочих войск Германии на Восточном фронте – около 2,8 млн. человек (по данным ученых ФРГ и бывшей ГДР). То есть в пять раз меньше! Но российские официальные источники утверждают, что безвозвратные потери германских вооруженных сил на Востоке характеризуются показателем в 7,2 млн. человек, а с учетом войск стран-сателлитов – 8,6 млн. Здесь, конечно, учтены и военнослужащие противника, сдавшиеся в плен в мае 1945 г. А за вычетом вернувшихся из советского плена общие демографические потери вооруженных сил Германии и ее союзников эти источники оценивают примерно в 5,1 млн., в том числе Германии – в 4,3 млн.). Таким образом, если принимать во внимание только официальные российские данные, всё равно получается, что демографические потери армии и флота Советского Союза более чем в два раза превышают аналогичные потери Германии.
Это что касается личного состава, хотя вокруг этих цифр в России (и не только) всё еще идут споры, и до сих пор здесь много неясностей. Теперь о безвозвратных потерях в боевой технике с 22 июня 1941 г. по 9 мая 1945 г. Представление о них дает таблица, составленная также на основе официальных российских данных: Боевая техника Потери СССР, тысяч штук Потери Германии
и ее союзников
на Восточном фронте, тысяч штук Соотношение
потерь СССР и противника
Танки и самоходные артиллерийские установки 96,5 32,5
(немецкие – 32) 3:1
Орудия и минометы 317,5 289,2
(немецкие – 280,8) 1,1:1
Боевые самолеты 88,3 58,9
(немецкие – 56,8) 1,5:1
Да, победа далась Советскому Союзу ценой огромных людских и материальных потерь. И утверждение о том, что итоги войны «убедительно подтвердили превосходство советского военного искусства» более чем спорно. Война продемонстрировала не только действительно беспримерный героизм советских воинов, выросшую боевую выучку и опыт командиров тактического и оперативно-тактического звена, но и, увы, неумение – в общем и целом – высшего военного руководства СССР бить врага меньшими силами и средствами. И ставить в один ряд, как это сейчас принято в России, Суворова и Жукова исторически просто абсурдно.
Тем не менее, Георгий Константинович – великий полководец. Конечно, всю войну он, как и другие советские маршалы, учился на своих ошибках, оплаченных кровью сотен и сотен тысяч солдат и офицеров. Но своему главному оперативному принципу – давить противника превосходящими по численности силами, проламывать его оборону, не считаясь с потерями, он не изменял никогда. Стоит ли сегодня за это осуждать его, давно уже умершего? Сей чисто этический момент прекрасно выразил поэт Иосиф Бродский в стихотворении «На смерть Жукова»: Сколько он пролил крови солдатской
В землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской
Белой кровати? Полный провал.
Что он ответит, встретившись в адской
Области с ними? «Я воевал». Но этические моменты, как и сослагательное наклонение, суть вещи неисторические. Жуков был человеком своей, сталинской эпохи, которая не знала сантиментов. По большому счету, полководческий талант маршала основывался на колоссальных людских (в том числе и в части неприхотливости русского солдата) и материальных ресурсах Советского Союза. Именно эти ресурсы позволяли Жукову принимать «наиболее целесообразные решения», за которыми – горы солдатских трупов и остовов сгоревших танков. Но – победы. У Германии же, в конечном итоге, такие ресурсы иссякли.
Кстати, о танках. Именно в них, как видно из таблицы, Красная армия понесла наибольшие потери по сравнению с противником. Прежде всего, это результат не слишком умелого управления танковыми частями в 1941-1943 гг. Вот какую оценку эволюции действий советских танковых армий дал начальник штаба 4-й танковой армии вермахта Меллентин: «Сперва русским танковым армиям приходилось дорого расплачиваться за недостаток боевого опыта. Особенно слабое понимание методов ведения танковых боев и недостаточное умение проявляли младшие и средние командиры. Им не хватало смелости, тактического предвидения, способности принимать быстрые решения.
Первые операции танковых армий заканчивались полным провалом. Плотными массами танки сосредотачивались перед фронтом немецкой обороны, в их движении чувствовалась неуверенность и отсутствие всякого плана… Нам казалось, что русские создали инструмент, которым они никогда не научатся владеть, однако уже зимой 1942-1943 года в их тактике появились первые признаки улучшения.
1943 год был для русских бронетанковых войск всё еще периодом учебы… Лишь в 1944 году крупные русские танковые и механизированные соединения приобрели высокую подвижность и мощь и стали весьма грозным оружием в руках смелых и способных командиров. Разгром нашей группы армий «Центр» и стремительное наступление танков маршала Ротмистрова от Днепра к Висле ознаменовали новый этап в истории Красной армии и явились для Запада грозным предостережением. Танкисты Красной армии закалились в горниле войны, их мастерство неизмеримо возросло».
И этот великолепный инструмент (а именно 1-я и 2-я гвардейские танковые армии) был использован маршалом Жуковым в Берлинской операции, которую некоторые считают венцом его полководческого искусства. Вот как он сам поведал об этом в своих «Воспоминаниях и размышлениях»: «Чтобы всемерно ускорить разгром обороны противника в самом Берлине, было решено 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии бросить вместе с 8-й гвардейской, 5-й ударной, 3-й ударной и 47-й армиями в бой за город. Мощным огнем артиллерии, ударами авиации и танковой лавиной они должны были подавить вражескую оборону в Берлине». Cлова о «танковой лавине» следует запомнить.
На штурм Берлина 1-й и 2-й Белорусские и 1-й Украинский фронты пошли, имея в 2,5 раза больше личного состава, в четыре раза - артиллерии, в 4,1 раза – танков и самоходок и в 2,3 раза больше самолетов, чем противник. Потери в технике при штурме были огромными: с 16 апреля по 8 мая 1945 года эти три фронта одних танков и самоходно-артиллерийских установок потеряли 1997, то есть среднесуточные их потери составили 87 штук (для сравнения: в оборонительном сражении на Курской дуге Красная армия теряла по 85 танков и САУ в сутки). Фактически и 1-я, и 2-я гвардейские танковые армии в Берлине были разгромлены (оборонявшие Берлин немецкие войска располагали примерно 1500 танками и штурмовыми орудиями). При этом основная доля (до 70 % ) уничтоженной советской бронетехники приходится на долю ручных противотанковых гранатометов «Фаустпатрон» и «Панцершрек», которыми, в частности, были вооружены 200 батальонов «фольксштурма».
Упомянутый выше генерал Гареев, оправдывая массированное применение танковых армий при штурме Берлина, пишет: «Танковые армии в ходе Берлинской операции пришлось вводить потому, что от Зееловских высот до Берлина была практически сплошная оборона и никакого оперативного простора не просматривалось. Иначе пришлось бы прорывать глубокую оборону и медленно продвигаться к Берлину силами одной лишь пехоты, а танковые армии вводить с подходом к огромному городу». Очевидно, медленное продвижение к Берлину Верховного Главнокомандующего Сталина никак не устраивало. Вопрос-то был политический – недаром ведь 1 апреля 1945 г. Черчилль написал Рузвельту: «Русские армии, несомненно, захватят всю Австрию и войдут в Вену. Если они захватят также Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу… Поэтому я считаю, что с политической точки зрения нам следует продвигаться в Германии как можно дальше на восток и что в том случае, если Берлин окажется в пределах нашей досягаемости, мы, несомненно, должны его взять».
Между тем, в своих «Воспоминания и размышлениях», характеризуя принятые при планировании Берлинской операции решения, Георгий Константинович решил немножко как бы покаяться: «Ошибок не было. Однако следует признать, что нами была допущена оплошность, которая затянула сражение при прорыве тактической зоны на один-два дня.
При подготовке операции мы несколько недооценивали сложность характера местности в районе Зееловских высот, где противник имел возможность организовать труднопроходимую оборону… Правда, на подготовку Берлинской операции мы имели крайне ограниченное время, но и это не может служить оправданием.
Вину за недоработку вопроса прежде всего я должен взять на себя.
Думаю, что если не публично, то в размышлениях наедине с самими собой ответственность за недостаточную готовность к взятию Зееловских высот в армейском масштабе возьмут на себя и соответствующие командующие армиями. При планировании артиллерийского наступления следовало бы предусмотреть трудности уничтожения обороны противника в этом районе.
Сейчас, спустя много времени, размышляя о плане Берлинской операции, я пришел к выводу, что разгром берлинской группировки противника и взятие самого Берлина можно было бы осуществить несколько иначе».
Впрочем, отмечает Жуков, «Верховное главнокомандование проводило в жизнь вариант удара широким фронтом». Жуков и осуществил этот удар, стоивший Красной армии 102 тыс. человек…
Между прочим, нечто вроде «штурма по-жуковски» решили учинить в декабре 1994 г. нынешние российские полководцы в Чечне. Не имея, видимо, представления о мощной системе обороны, которую создал в Грозном мятежный генерал Дудаев (кстати, летчик, а не «сухопутчик»), они загнали в город уйму танков и прочей бронетехники, включая вовсе не предназначенные для такого рода боев зенитные ракетно-пушечные установки «Тунгуска». Чеченцы, применяя противотанковые гранатометы из оставленных им в 1992 году российских же арсеналов, за первых полтора-два месяца боев выбили 225 единиц российской бронетехники. Масштабы сражения, конечно, были иные, но ряд военных экспертов полагает, что если удельные показатели потерь при штурме Грозного соотнести с численностью российских и дудаевских войск, то эти показатели окажутся не меньшими, чем на завершающем этапе Великой Отечественной войны. Кто-то скажет, что история имеет обыкновение повторяться исключительно в виде фарса. Как видим, и фарс может быть кровавым. Константин Чуприн Источники:
1. Г.К.Жуков. Воспоминания и размышления. М., АПН,1970.
2. Великая отечественная война Советского Союза. М., Воениздат, 1984.
3. Россия и СССР в войнах ХХ века. М., «Олма-пресс», 2001.
4. Великие битвы ХХ века. М., «Мартин», 2002.
5. И.Г.Дроговоз. Танковый меч страны советов. Москва-Минск, АСТ-«Харвест», 2001.
6. Н.Н.Новичков, В.Я.Снеговский, А.Г.Соколов, В.Ю.Шварев. Российские вооруженные силы в Чеченском конфликте. Париж-Москва, «Холвег-Инфоглоб» - «Тривола», 1995 |
